[Alpha]
parallel languages reading service
available in mobile
learn English, while reading favorite books
1500 books in our base at the moment
all texts are presented for educational purposes (learning foreign languages)
 full version
en
ru
give us a feedback!
Pages:<<<12>>>


The Moon BogБолото Луны
by Howard Philips LovecraftSomewhere, to what remote and fearsome region I know not, Denys Barry has gone. I was with him the last night he lived among men, and heard his screams when the thing came to him; but all the peasants and police in County Meath could never find him, or the others, though they searched long and far. And now I shudder when I hear the frogs piping in swamps, or see the moon in lonely places.Где, в каких запредельных и мрачных краях пребывает сейчас Деннис Бэрри? Не знаю. В ту ночь, когда он последний раз находился среди людей, я был неподалеку от него и слышал, как за ним пришли, слышал его душераздирающие крики. Крестьяне и полиция графства Мет не нашли ни Бэрри, ни остальных, хотя искали долго и упорно. Я же после всего случившегося содрогаюсь от ужаса всякий раз при кваканье болотных лягушек или если в безлюдном месте на меня вдруг хлынут потоки лунного света.
I had known Denys Barry well in America , where he had grown rich, and had congratulated him when he bought back the old castle by the bog at sleepy Kilderry. It was from Kilderry that his father had come, and it was there that he wished to enjoy his wealth among ancestral scenes. Men of his blood had once ruled over Kilderry and built and dwelt in the castle, but those days were very remote, so that for generations the castle had been empty and decaying. After he went to Ireland, Barry wrote me often, and told me how under his care the gray castle was rising tower by tower to its ancient splendor, how the ivy was climbing slowly over the restored walls as it had climbed so many centuries ago, and how the peasants blessed him for bringing back the old days with his gold from over the sea. But in time there came troubles, and the peasants ceased to bless him, and fled away instead as from a doom. And then he sent a letter and asked me to visit him, for he was lonely in the castle with no one to speak to save the new servants and laborers he had brought from the North.Хорошо зная Денниса Бэрри еще по Америке, где он разбогател, я радовался, когда он выкупил свой родовой замок у болот в сонном местечке Килдерри. Там были его корни, и ему хотелось пожинать плоды своего богатства среди родных стен. В давние времена его предки владели Килдерри, построили там замок и счастливо жили в нем, но все это было и быльем поросло. Много воды утекло с тех пор, замок пришел в полное запустение. Вернувшись в Ирландию, Бэрри часто писал мне, рассказывая, как постепенно — башня за башней — возрождается древняя постройка, по ее стенам снова, спустя много веков, побежал плющ, а крестьяне не устают благодарить его за то, что он вкладывает капиталы в процветание родных мест. Но потом все изменилось, крестьяне перестали благословлять моего друга, а, напротив, бежали от него прочь, как от зачумленного. Тогда-то Деннис и послал мне письмо с просьбой навестить его: он очень одинок в своем замке, даже поговорить не с кем, разве что с новыми слугами и рабочими, выписанными им с севера страны.
The bog was the cause of all these troubles, as Barry told me the night I came to the castle. I had reached Kilderry in the summer sunset, as the gold of the sky lighted the green of the hills and groves and the blue of the bog, where on a far islet a strange olden ruin glistened spectrally. That sunset was very beautiful, but the peasants at Ballylough had warned me against it and said that Kilderry had become accursed, so that I almost shuddered to see the high turrets of the castle gilded with fire. Barry’s motor had met me at the Ballylough station, for Kilderry is off the railway. The villagers had shunned the car and the driver from the North, but had whispered to me with pale faces when they saw I was going to Kilderry. And that night, after our reunion, Barry told me why.Когда я приехал, Бэрри сказал мне, что всему виной близлежащие болота. В Килдерри я прибыл на закате, заходящее летнее солнце еще золотило зелень холмов и рощ, а также синеву болота, освещая диковинные древние руины на отдаленном островке. Закат был прекрасен, но крестьяне в Баллилоу уже успели отчасти обратить меня в свою веру, заверив, что Килдерри проклят, и я с опаской взирал на пылающие в вечернем золоте башенки замка. Я приехал из Баллилоу на посланной за мною машине, поскольку Килдерри находится в стороне от железной дороги. Крестьяне, старавшиеся держаться подальше и от автомобиля, и от его водителя-северянина, видя, что я еду в Килдерри, все же не удержались и предупредили меня об опасности. А вечером, уже в замке, Бэрри рассказал мне,  в чем дело.
The peasants had gone from Kilderry because Denys Barry was to drain the great bog. For all his love of Ireland , America had not left him untouched, and he hated the beautiful wasted space where peat might be cut and land opened up. The legends and superstitions of Kilderry did not move him, and he laughed when the peasants first refused to help, and then cursed him and went away to Ballylough with their few belongings as they saw his determination. In their place he sent for laborers from the North, and when the servants left he replaced them likewise. But it was lonely among strangers, so Barry had asked me to come.Крестьяне покинули Килдерри из-за того, что Деннис Бэрри решил осушить большое болото. Несмотря на всю любовь к Ирландии, американские уроки не прошли для него даром, и ему претила мысль, что прекрасная земля пропадает под водой зря — ведь и торфяник, и саму землю можно использовать с умом. Связанные с болотом легенды и поверья он не принимал всерьез, его лишь позабавило, когда крестьяне сначала отказались участвовать в работах, а потом, увидев его упорство, прокляли своего хозяина и ушли в Баллилоу, захватив только самое необходимое. Тогда Бэрри пригласил работников с севера, а когда замок покинули и слуги, ему опять пришлось выписывать новых людей. Теперь его окружают одни чужаки, оттого-то, почувствовав себя одиноко, он и вызвал меня.
When I heard the fears which had driven the people from Kilderry, I laughed as loudly as my friend had laughed, for these fears were of the vaguest, wildest, and most absurd character. They had to do with some preposterous legend of the bog, and a grim guardian spirit that dwelt in the strange olden ruin on the far islet I had seen in the sunset. There were tales of dancing lights in the dark of the moon, and of chill winds when the night was warm; of wraiths in white hovering over the waters, and of an imagined city of stone deep down below the swampy surface. But foremost among the weird fancies, and alone in its absolute unanimity, was that of the curse awaiting him who should dare to touch or drain the vast reddish morass. There were secrets, said the peasants, which must not be uncovered; secrets that had lain hidden since the plague came to the children of Partholan in the fabulous years beyond history. In the Book of Invaders it is told that these sons of the Greeks were all buried at Tallaght, but old men in Kilderry said that one city was overlooked save by its patron moon-goddess; so that only the wooded hills buried it when the men of Nemed swept down from Scythia in their thirty ships.Услышав в подробностях, чего испугались жители Килдерри, я от души посмеялся вместе с моим другом: очень уж нелепыми казались их страхи, связанные с поверьем о болоте и его угрюмом страже, дух которого якобы жил в тех самых древних развалинах, которые я видел на закате. Ходили также толки о пляшущих в темноте огоньках, о ледяных порывах ветра в теплую ночь, о призраках в белом, парящих над водой, и каменном городе, сокрытом под зеленой ряской болота. Крестьяне были убеждены: человека, который осмелится нарушить покой этих мест или осушить бескрайнюю топь, ждет возмездие. Некоторых тайн, говорили крестьяне, касаться нельзя. Эти тайны существуют с незапамятных, легендарных времен, когда детей Партолана постигло несчастье. В «Книге завоевателей» говорится, что эти сыны Греции погибли в Толлате, но старики из Килдерри утверждали, что один город был все же спасен покровительствующей ему богиней Луны, которая укрыла его в лесной чаще на холмах и тем спасла от немедских завоевателей, прибывших на тридцати кораблях из земель скифов.
Such were the idle tales which had made the villagers leave Kilderry, and when I heard them I did not wonder that Denys Barry had refused to listen. He had, however, a great interest in antiquities, and proposed to explore the bog thoroughly when it was drained. The white ruins on the islet he had often visited, but though their age was plainly great, and their contour very little like that of most ruins in Ireland , they were too dilapidated to tell the days of their glory. Now the work of drainage was ready to begin, and the laborers from the North were soon to strip the forbidden bog of its green moss and red heather, and kill the tiny shell-paved streamlets and quiet blue pools fringed with rushes.И такие вот басни заставили крестьян покинуть Килдерри! Теперь меня более не удивляло намерение Денниса Бэрри не считаться с этими бреднями. Сам он, кстати, испытывал глубокий интерес к древности и после осушения болота собирался тщательно исследовать эту местность. Он часто посещал руины на острове: возраст их был, очевидно, солиден, архитектурой они отличались от других древних сооружений, но из-за нынешнего ужасающего их состояния трудно было понять, что представляли они собой в период расцвета. Работы по осушению должны были вот-вот начаться, и приезжие с севера готовились очистить таинственное болото от мха и красноватого вереска, уничтожить крошечные, полные ракушек ручейки и спокойные голубые глади, заросшие камышом.
After Barry had told me these things I was very drowsy, for the travels of the day had been wearying and my host had talked late into the night. A man-servant showed me to my room, which was in a remote tower overlooking the village and the plain at the edge of the bog, and the bog itself; so that I could see from my windows in the moonlight the silent roofs from which the peasants had fled and which now sheltered the laborers from the North, and too, the parish church with its antique spire, and far out across the brooding bog the remote olden ruin on the islet gleaming white and spectral. Just as I dropped to sleep I fancied I heard faint sounds from the distance; sounds that were wild and half musical, and stirred me with a weird excitement which colored my dreams. But when I awaked next morning I felt it had all been a dream, for the visions I had seen were more wonderful than any sound of wild pipes in the night. Influenced by the legends that Barry had related, my mind had in slumber hovered around a stately city in a green valley, where marble streets and statues, villas and temples, carvings and inscriptions, all spoke in certain tones the glory that was Greece . When I told this dream to Barry we had both laughed; but I laughed the louder, because he was perplexed about his laborers from the North. For the sixth time they had all overslept, waking very slowly and dazedly, and acting as if they had not rested, although they were known to have gone early to bed the night before.После всех перипетий дня я устал и хотел спать. Была уже глубокая ночь, и я с трудом дождался, когда Бэрри закончит наконец рассказ. Слуга проводил меня в отведенную мне комнату в одной из отдаленных башенок. Из ее окон просматривались деревня, поляна на краю болота, а дальше и само болото. В лунном свете я видел спящие дома, в которых коренных жителей сменили наемные рабочие с севера, церквушку со старинным шпилем, а вдали, за сонной топью, таинственно поблескивали древние руины на островке. Погружаясь в сон, я услышал — или мне почудилось? — слабые, отдаленные звуки свирели, диковатую, какую-то первобытную мелодию. Эта музыка странно растревожила меня, войдя в мои сны. Однако, проснувшись утром, я понял, что музыка была порождена самими снами, столь удивительными, что в сравнении с ними потускнели даже эти таинственные звуки свирели. Видимо, под влиянием рассказанных Бэрри легенд мне приснилось, что дух мой витал над величественным, утопающим в зелени городом, где вымощенные мрамором улицы, виллы и храмы, статуи, резные орнаменты и надписи — все говорило о былом величии Греции. Мы посмеялись с Бэрри над этим сном, но мой смех звучал громче: друг был обеспокоен поведением рабочих с севера. Они уже шестой день подряд вставали очень поздно, двигались вяло, как в полусне, вот и сегодня выглядели совсем неотдохнувшими, хотя накануне легли рано спать.
That morning and afternoon I wandered alone through the sun-gilded village and talked now and then with idle laborers, for Barry was busy with the final plans for beginning his work of drainage. The laborers were not as happy as they might have been, for most of them seemed uneasy over some dream which they had had, yet which they tried in vain to remember. I told them of my dream, but they were not interested till I spoke of the weird sounds I thought I had heard. Then they looked oddly at me, and said that they seemed to remember weird sounds, too.Все утро я бродил по залитой солнцем деревне, заговаривая с рабочими. Никаких особых дел у них не было — Бэрри заканчивал последние приготовления перед началом  работы,— но на душе у всех было неспокойно из-за неясных, тревожных снов, которые наутро забывались. Я тоже рассказал им о своем ночном видении, однако оно оставило их равнодушными. Оживились они, только когда я упомянул о диковатой музыке: им, помнится, тоже что-то такое слышалось.
In the evening Barry dined with me and announced that he would begin the drainage in two days. I was glad, for although I disliked to see the moss and the heather and the little streams and lakes depart, I had a growing wish to discern the ancient secrets the deep-matted peat might hide. And that night my dreams of piping flutes and marble peristyles came to a sudden and disquieting end; for upon the city in the valley I saw a pestilence descend, and then a frightful avalanche of wooded slopes that covered the dead bodies in the streets and left unburied only the temple of Artemis on the high peak, where the aged moon-priestess Cleis lay cold and silent with a crown of ivory on her silver head.Вечером за обедом Бэрри объявил, что работы начнутся через два дня. Меня обрадовало это сообщение, хотя стало мучительно жаль всех этих мхов и вереска, ручейков и озер. Но очень уж хотелось проникнуть в вековые тайны, которые могли скрываться в толще торфяников. Этой ночью мне снова снился сон о поющих свирелях и мраморном городе, но он оборвался резко и пугающе. Я увидел, как на город в зеленой долине надвигается беда — чудовищный оползень обрушился на него и похоронил под собой все живое. Не пострадал от жестокой стихии только стоявший на высоком холме храм Артемиды, где престарелая жрица Луны, Клеис, лежала холодная и безмолвная, с короной из слоновой кости на убеленной сединами голове.
I have said that I awaked suddenly and in alarm. For some time I could not tell whether I was waking or sleeping, for the sound of flutes still rang shrilly in my ears; but when I saw on the floor the icy moonbeams and the outlines of a latticed gothic window, I decided I must be awake and in the castle of Kilderry. Then I heard a clock from some remote landing below strike the hour of two, and knew I was awake. Yet still there came that monstrous piping from afar; wild, weird airs that made me think of some dance of fauns on distant Maenalus. It would not let me sleep, and in impatience I sprang up and paced the floor. Only by chance did I go to the north window and look out upon the silent village and the plain at the edge of the bog. I had no wish to gaze abroad, for I wanted to sleep; but the flutes tormented me, and I had to do or see something. How could I have suspected the thing I was to behold?Как я уже говорил, мой сон резко оборвался. Непонятное беспокойство не отпускало меня. Некоторое время я не понимал, сплю или бодрствую: звуки свирели продолжали звучать в ушах. Однако, увидев на полу холодные блики Луны, изрешеченные тенью готического окна, я понял, что все-таки нахожусь в замке Килдерри. Когда же где-то вдали часы пробили раз и другой, мне стало окончательно ясно, что я не сплю. Но монотонное звучание свирели все же продолжалось — странная, древняя музыка, вызывающая в воображении танцы сатиров на далеком Меналусе. Она не давала спать, и я, поднявшись с кровати, стал в беспокойстве бродить по комнате. По чистой случайности я подошел к северному окну и бросил взгляд на спящую деревню и на поляну у края болота. Я вовсе не собирался глазеть в окно, смертельно хотелось спать, но звуки свирели так измучили меня, что надо было как-то отвлечься. Однако увиденное как громом поразило мое воображение:
There in the moonlight that flooded the spacious plain was a spectacle which no mortal, having seen it, could ever forget. To the sound of reedy pipes that echoed over the bog there glided silently and eerily a mixed throng of swaying figures, reeling through such a revel as the Sicilians may have danced to Demeter in the old days under the harvest moon beside the Cyane. The wide plain, the golden moonlight, the shadowy moving forms, and above all the shrill monotonous piping, produced an effect which almost paralyzed me; yet I noted amidst my fear that half of these tireless mechanical dancers were the laborers whom I had thought asleep, whilst the other half were strange airy beings in white, half-indeterminate in nature, but suggesting pale wistful naiads from the haunted fountains of the bog. I do not know how long I gazed at this sight from the lonely turret window before I dropped suddenly in a dreamless swoon, out of which the high sun of morning aroused me.На освещенной луной просторной поляне разыгрывался спектакль, который, раз увидев, не позабыл бы ни один из смертных. Под громкие звуки свирелей, эхом разносящиеся над болотом, по поляне безмолвно и плавно двигались странные фигуры. Поначалу мерно раскачиваясь, они постепенно достигали такого экстаза, какой охватывал в давние времена сицилийцев, исполнявших посвященный Деметре танец в ночь полнолуния перед осенним равноденствием неподалеку от Киана. Открытая поляна, сверкающий лунный свет, танцующие призраки, резкий, однообразный звук свирели — все это вместе произвело на меня почти парализующее действие, и все же я отметил, что половину этих неутомимых танцоров составляли наемные рабочие, которые, по моим представлениям, давно должны бы уже спать, другую же — странные призрачные существа в белом, при некотором воображении их легко можно было принять за наяд, живущих в озерцах, питающих болота. Не знаю, сколько времени простоял я у окна, глядя на это зрелище, только в какой-то момент вдруг погрузился в глубокий, полуобморочный сон без сновидений, из которого меня вывел только яркий свет солнца.
My first impulse on awaking was to communicate all my fears and observations to Denys Barry, but as I saw the sunlight glowing through the latticed east window I became sure that there was no reality in what I thought I had seen. I am given to strange fantasms, yet am never weak enough to believe in them; so on this occasion contented myself with questioning the laborers, who slept very late and recalled nothing of the previous night save misty dreams of shrill sounds. This matter of the spectral piping harassed me greatly, and I wondered if the crickets of autumn had come before their time to vex the night and haunt the visions of men. Later in the day I watched Barry in the library poring over his plans for the great work which was to begin on the morrow, and for the first time felt a touch of the same kind of fear that had driven the peasants away. For some unknown reason I dreaded the thought of disturbing the ancient bog and its sunless secrets, and pictured terrible sights lying black under the unmeasured depth of age-old peat. That these secrets should be brought to light seemed injudicious, and I began to wish for an excuse to leave the castle and the village. I went so far as to talk casually to Barry on the subject, but did not dare continue after he gave his resounding laugh. So I was silent when the sun set fulgently over the far hills, and Kilderry blazed all red and gold in a flame that seemed a portent.Моим первым порывом при пробуждении было пойти и поделиться потрясшим меня сновидением с Деннисом Бэрри, но при свете солнца все выглядело иначе, и мне удалось внушить себе, что это был лишь сон. Возможно, я стал подвержен галлюцинациям, но ведь не настолько же, чтобы потерять контроль над собой и полагать, что видел все это наяву. Я ограничился тем, что расспросил рабочих, но, как и следовало ожидать, они, хоть и проспали опять дольше обычного, ничего особенного не припоминали, кроме разве звуков музыки. Я долго размышлял об этих странных звуках, гадая, не сверчки ли это завели свою осеннюю песню раньше положенного срока, смущая по ночам честных людей. Днем я видел, как Бэрри еще раз просматривает свои чертежи перед началом работ. Итак, утром рабочие примутся за дело... Впервые у меня от страха ёкнуло сердце, и я понял, почему крестьяне бежали отсюда. По непонятной причине мне тоже была невыносима мысль, что кто-то потревожит это старое болото с его сокрытыми от солнечного света тайнами; под многовековым слоем торфа мне представлялись поразительные картины. Не следует так вот необдуманно выставлять на всеобщее обозрение то, что таилось там столько веков... Мне хотелось найти удобный повод, чтобы покинуть замок и саму деревню. Я даже попытался заговорить на эту тему с Бэрри, но быстро осекся, смущенный его издевательским смешком. В молчании наблюдал я, как заходящее солнце раскрашивает яркими красками дальние холмы и заливает Килдерри таким ослепительным кроваво-золотым светом, что это казалось дурным предзнаменованием.
Whether the events of that night were of reality or illusion I shall never ascertain. Certainly they transcend anything we dream of in nature and the universe; yet in no normal fashion can I explain those disappearances which were known to all men after it was over. I retired early and full of dread, and for a long time could not sleep in the uncanny silence of the tower. It was very dark, for although the sky was clear the moon was now well in the wane, and would not rise till the small hours. I thought as I lay there of Denys Barry, and of what would befall that bog when the day came, and found myself almost frantic with an impulse to rush out into the night, take Barry’s car, and drive madly to Ballylough out of the menaced lands. But before my fears could crystallize into action I had fallen asleep, and gazed in dreams upon the city in the valley, cold and dead under a shroud of hideous shadow.Во сне или наяву происходили события наступившей ночи, не знаю. Во всяком случае, самая изощренная фантазия не смогла бы породить большего. Я, например, не в силах представить каких-либо разумных объяснений тому, куда после этой ночи исчезли люди из замка и деревни. Я рано отправился в свою комнату, но, полный тяжелых предчувствий, никак не мог заснуть. Меня томила и зловещая тишина, царящая в этой отдаленной башне. Хотя небо очистилось, ночь все же стояла темная: луна в те дни шла на убыль и всходила совсем поздно. Я лежал и думал о Деннисе Бэрри и о том, что случится с болотом, когда придет утро, и, наконец, довел себя до такого состояния, что был готов сорваться с места, взять машину хозяина и помчаться в Баллилоу, прочь из этого проклятого места. Но, не успев прийти к определенному решению, я уснул, а во сне снова увидел город в долине — мрачный и оцепенелый от нависшей над ним смертельной угрозы.
Probably it was the shrill piping that awaked me, yet that piping was not what I noticed first when I opened my eyes. I was lying with my back to the east window overlooking the bog, where the waning moon would rise, and therefore expected to see light cast on the opposite wall before me; but I had not looked for such a sight as now appeared. Light indeed glowed on the panels ahead, but it was not any light that the moon gives. Terrible and piercing was the shaft of ruddy refulgence that streamed through the gothic window, and the whole chamber was brilliant with a splendor intense and unearthly. My immediate actions were peculiar for such a situation, but it is only in tales that a man does the dramatic and foreseen thing. Instead of looking out across the bog toward the source of the new light, I kept my eyes from the window in panic fear, and clumsily drew on my clothing with some dazed idea of escape. I remember seizing my revolver and hat, but before it was over I had lost them both without firing the one or donning the other. After a time the fascination of the red radiance overcame my fright, and I crept to the east window and looked out whilst the maddening, incessant piping whined and reverberated through the castle and over all the village.Возможно, меня снова разбудили громкие звуки свирели, однако после пробуждения не музыка занимала мои мысли. Я лежал спиной к окну, выходящему на восток, где должна была взойти луна, и поэтому ожидал увидеть на противоположной стене ее отсвет. Но увидел я совсем другое. На стене были блики, но не те, что дает луна. Я со страхом понял, что ярко-красный свет льется сквозь готическое окно. Он заполнял всю комнату мощным невиданным сиянием. Мое поведение было странным, и это неудивительно — только в книгах герой ведет себя в такой ситуации расчетливо и разумно. Вместо того, чтобы взглянуть на болото и понять наконец, откуда взялся новый источник света, я, даже не обернувшись к окну, стал торопливо натягивать на себя одежду, смутно надеясь поскорее отсюда удрать. Помню, захватил с собой револьвер и шляпу, но они мне не пригодились: я потерял то и другое, так и не выстрелив из револьвера и не надев шляпу. И все же любопытство мое пересилило страх, я подкрался к окну, чтобы взглянуть на непонятное алое сияние, высунулся наружу, и в эту минуту оглушительно запели свирели, наполняя своими звуками замок и деревню.
Over the bog was a deluge of flaring light, scarlet and sinister, and pouring from the strange olden ruin on the far islet. The aspect of that ruin I can not describe – I must have been mad, for it seemed to rise majestic and undecayed, splendid and column-cinctured, the flame-reflecting marble of its entablature piercing the sky like the apex of a temple on a mountain-top. Flutes shrieked and drums began to beat, and as I watched in awe and terror I thought I saw dark saltant forms silhouetted grotesquely against the vision of marble and effulgence. The effect was titanic – altogether unthinkable – and I might have stared indefinitely had not the sound of the piping seemed to grow stronger at my left. Trembling with a terror oddly mixed with ecstasy, I crossed the circular room to the north window from which I could see the village and the plain at the edge of the bog. There my eyes dilated again with a wild wonder as great as if I had not just turned from a scene beyond the pale of nature, for on the ghastly red-litten plain was moving a procession of beings in such a manner as none ever saw before save in nightmares.Поток яркого, зловеще-алого света струился над болотом, исходил он из загадочных руин на островке. Руины, однако, странно изменились. Мне трудно описать, в чем было дело, может, я сошел с ума, однако мне показалось, что храм снова стоит во всем своем великолепии — не тронутый временем, в окружении колонн, на мраморе его антаблемента, взметнувшегося ввысь, горели отсветы пламени. Запели флейты, застучали барабаны, и, пока я как зачарованный взирал на это зрелище, на освещенных мраморных стенах появились темные силуэты танцующих. Выглядело все это невероятно, эффект был поразительный. Я застыл на месте, не в силах отвести глаз от удивительной картины, а тем временем слева от меня громко зазвучали свирели. В непонятном возбуждении, охваченный тягостными предчувствиями, я пересек круглую свою комнату и подошел к северному окну, из которого просматривались деревня и поляна. Уже то, что я видел прежде, мой разум отказывался постичь, но теперь у меня просто глаза на лоб полезли: по залитой кроваво-красным светом поляне двигалась процессия, которая могла привидеться разве что в кошмарном сне.
Half gliding, half floating in the air, the white-clad bog-wraiths were slowly retreating toward the still waters and the island ruin in fantastic formations suggesting some ancient and solemn ceremonial dance. Their waving translucent arms, guided by the detestable piping of those unseen flutes, beckoned in uncanny rhythm to a throng of lurching laborers who followed doglike with blind, brainless, floundering steps as if dragged by a clumsy but resistless demon-will. As the naiads neared the bog, without altering their course, a new line of stumbling stragglers zigzagged drunkenly out of the castle from some door far below my window, groped sightiessly across the courtyard and through the intervening bit of village, and joined the floundering column of laborers on the plain. Despite their distance below me I at once knew they were the servants brought from the North, for I recognized the ugly and unwieldy form of the cook, whose very absurdness had now become unutterably tragic. The flutes piped horribly, and again I heard the beating of the drums from the direction of the island ruin. Then silently and gracefully the naiads reached the water and melted one by one into the ancient bog; while the line of followers, never checking their speed, splashed awkwardly after them and vanished amidst a tiny vortex of unwholesome bubbles which I could barely see in the scarlet light. And as the last pathetic straggler, the fat cook, sank heavily out of sight in that sullen pool, the flutes and the drums grew silent, and the blinding red rays from the ruins snapped instantaneously out, leaving the village of doom lone and desolate in the wan beams of a new-risen moon.То скользя по земле, то плывя в воздухе, медленно двигались по направлению к тихой заводи и дальше, к руинам, болотные призраки, укутанные в белое,— двигались, образуя  сложные фигуры, словно исполняли древний ритуальный танец. Их бесплотные руки покачивались в такт режущей слух мелодии невидимых флейт, увлекая за собой наемных рабочих, которые тянулись чередой, слепо и покорно, как собаки, словно повинуясь какой-то дьявольской силе. Когда наяды достигли болота, из замка, пошатываясь, нетвердой походкой вышли новые жертвы. Они появились из двери, расположенной под моим окном, прошли как во сне через двор, затем по деревенской улочке и присоединились на поляне к колышущейся веренице рабочих. Несмотря на разделяющее нас расстояние, я тотчас понял, что это прибывшие с севера слуги, и даже признал в одной из самых уродливых и неуклюжих фигур кухарку, ее обычные неловкие движения казались мне теперь почти трагическими. Флейты по-прежнему издавали какие-то немыслимые звуки, а со стороны острова снова послышался зов барабанов. И тут наяды медленно и грациозно вступили в воды древнего болота, а идущие за ними люди, не замедляя хода, тоже стали погружаться и вскоре скрылись под водой. В красном зареве на поверхности болота с трудом различались расходящиеся по воде пузырьки воздуха. Последней пучина поглотила вызвавшую во мне жалость толстуху кухарку. Когда скрылась и она, флейты и барабаны умолкли, померк и слепящий глаза свет, излучаемый руинами; деревня снова замерла в мирном свете только что взошедшей луны.
My condition was now one of indescribable chaos. Not knowing whether I was mad or sane, sleeping or waking, I was saved only by a merciful numbness. I believe I did ridiculous things such as offering prayers to Artemis, Latona, Demeter, Persephone, and Plouton. All that I recalled of a classic youth came to my lips as the horrors of the situation roused my deepest superstitions. I felt that I had witnessed the death of a whole village, and knew I was alone in the castle with Denys Barry, whose boldness had brought down a doom. As I thought of him, new terrors convulsed me, and I fell to the floor; not fainting, but physically helpless. Then I felt the icy blast from the east window where the moon had risen, and began to hear the shrieks in the castle far below me. Soon those shrieks had attained a magnitude and quality which can not be written of, and which makes me faint as I think of them. All I can say is that they came from something I had known as a friend.Я был в полном смятении. Схожу ли я с ума? Сплю? Наяву ли все это произошло? Думаю, спасло меня от общей участи то оцепенение, в которое я неожиданно погрузился. Кажется, я молился — Артемиде, Латоне, Персефоне и Плутону. Словом, всем, кого вспомнил из классической литературы,— пережитый ужас сделал меня суеверным. Я понимал, что стал свидетелем гибели всей деревни,— сомневаться не приходилось: в замке остались только мы с Деннисом Бэрри, чье безрассудство и привело к беде. При мысли о нем меня снова обуял такой страх, что ноги мои подкосились и я упал на пол, хотя сознания не потерял. Внезапно я почувствовал ледяной порыв ветра с востока, где взошла луна, и услышал в нижнем этаже замка отчаянные крики. Вскоре они перешли в такой истошный вопль, что мне и сейчас становится страшно при одном лишь воспоминании о нем. Могу сказать только, что это был вопль моего друга.
At some time during this shocking period the cold wind and the screaming must have roused me, for my next impression is of racing madly through inky rooms and corridors and out across the courtyard into the hideous night. They found me at dawn wandering mindless near Ballylough, but what unhinged me utterly was not any of the horrors I had seen or heard before. What I muttered about as I came slowly out of the shadows was a pair of fantastic incidents which occurred in my flight: incidents of no significance, yet which haunt me unceasingly when I am alone in certain marshy places or in the moonlight.Видимо, ледяной ветер и страшные крики заставили меня подняться, потому что, насколько помню, я долго бежал по темным комнатам и коридорам, пока не выбрался наружу. Меня нашли на рассвете недалеко от Баллилоу. Я брел как потерянный, что-то бормоча, в полном беспамятстве. Последнее, что я увидел в Килдерри, доконало меня. Картина была столь чудовищна, что мне не забыть ее до конца дней своих. Она всегда встает у меня перед глазами, если я оказываюсь лунной ночью неподалеку от болота.
Pages:<<<12>>>