|
[Alpha]
|
сервис для параллельного чтения книг сайт адаптирован под мобильные устройства изучайте английский язык, читая любимые книги 1500 книг в нашей базе на данный момент тексты произведений представлены с образовательной целью (изучение иностранных языков) |
full version |
|
 обратная связь
|
| All Tomorrow's Parties | Уильям Гибсон. |
| William Gibson, 2000 | ВСЕ ВЕЧЕРИНКИ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ |
| 1. CARDBOARD CITY | 1. КАРТОННЫЙ ГОРОД |
| THROUGH this evenings tide of faces unregistered, unrecognized, amid hurrying black shoes, furled umbrellas, the crowd descending like a single organism into the stations airless heart, comes Shinya Yamazaki, his notebook clasped beneath his arm like the egg case of some modest but moderately successful marine species. | Сквозь вечерний поток лиц, меж спешащих черных ботинок, свернутых зонтов, через толпу, втекающую как единый организм в удушливое чрево станции, незамеченный, неузнанный, пробирается Шинья Ямадзаки, его ноутбук зажат под мышкой, как раковина некоего скромного, но вполне удачного экземпляра подводной фауны. |
| Evolved to cope with jostling elbows, oversized Ginza shopping bags, ruthless briefcases, Yamazaki and his small burden of information go down into the neon depths. Toward this tributary of relative quiet, a tiled corridor connecting parallel escalators. | Не обращая внимания на многочисленных посетителей магазинов Гинзы с их бесцеремонными локтями, огромными пакетами и безжалостно бьющими по ногам кейсами, Ямадзаки и его ноутбук — легкая кладь информации — спускаются в неоновые бездны. В это подземелье относительного спокойствия, выложенное плиткой, с эскалаторами, движущимися вверх и вниз. |
| Central columns, sheathed in green ceramic, support a ceiling pocked with dust-furred ventilators, smoke detectors, speakers. Behind the columns, against the far wall, derelict shipping cartons huddle in a ragged train, improvised shelters constructed by the city's homeless. Yamazaki halts, and in that moment all the oceanic clatter of commuting feet washes in, no longer held back by his sense of mission, and he deeply and sincerely wishes he were elsewhere. | Центральные колонны, облицованные зеленой керамикой, поддерживают потолок, изрытый мохнатыми от пыли вентиляторами, дымоуловителями, громкоговорителями. За колоннами, у дальней стены, жмутся нестройным рядом потрепанные картонные ящики для грузовых перевозок, импровизированные укрытия, возведенные городскими бездомными. |
| He winces, violently, as a fashionable young matron, features swathed in Chanel micropore, rolls over his toes with an expensive three-wheeled stroller. Blurting a convulsive apology, Yamazaki glimpses the infant passenger through flexible curtains of some pink-tinted plastic, the glow of a video display winking as its mother trundles determinedly away. | Ямадзаки замирает на месте, и в тот же миг на него обрушивается океанский грохот спешащих с работы и на работу ног. Его не удерживает больше его миссия, и Ямадзаки вдруг испытывает искреннее и глубокое желание оказаться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Он морщится от боли, когда стильная молодая дама, черты лица скрыты маской "Шанель Микропор", проезжает ему по ногам дорогостоящей детской коляской на трех колесах. Судорожно выпалив извинения, Ямадзаки успевает заметить крошку-пассажира, промелькнувшего сквозь подвижные шторки из какого-то розоватого пластика, свечение видеодисплея, мерцающего в такт шагам матери, которая, как ни в чем не бывало, катит коляску вперед. |
| Yamazaki sighs, unheard, and limps toward the cardboard shelters. He wonders briefly what the passing commuters will think, to see him enter the carton fifth from the left. It is scarcely the height of his chest, longer than the others, vaguely coffin-like, a flap of thumb-smudged white corrugate serving as its door. | Ямадзаки вздыхает, никем не услышанный, и направляется, прихрамывая, к картонным укрытиям. Долю секунды он гадает, что подумают проходящие мимо пассажиры, увидев, как он залезает в пятый слева картонный ящик. Ящик едва доходит ему до груди, но длиннее, чем другие, и отдаленно напоминает гроб; кусок захватанной пальцами белой рифленки, свисающей пологом, служит дверью. |
| Perhaps they will not see him, he thinks. Just as he himself has never seen anyone enter or exit one of these tidy hovels. It is as though their inhabitants are rendered invisible in the transaction that allows such structures to exist in the context of the station. He is a student of existential sociology, and such transactions have been his particular concern. | А может, меня и не заметят, думает он. Так же как он сам ни разу не видел, чтобы кто-то входил в одну из этих методично расставленных хибар или покидал ее. Как будто обитатели стали невидимками в ходе особой сделки, позволившей таким структурам существовать в контексте станции. Он изучает экзистенциальную социологию, и такие сделки всегда его особенно интересовали. |
| And now he hesitates, fighting the urge to remove his shoes and place them beside the rather greasy-looking pair of yellow plastic sandals arranged beside the entrance flap on a carefully folded sheet of Parco gift wrap. No, he thinks, imagining himself waylaid within, struggling with faceless enemies in a labyrinth of cardboard. Best he not be shoeless. | А сейчас он колеблется, сопротивляясь желанию снять ботинки и поставить их рядом с засаленной парой желтых пластиковых сандалий, размещенных у входа на аккуратно сложенном листе подарочной бумаги "Парко". Нет уж, думает он, представляя, как попадает в поджидающую внутри западню, как борется с неизвестными врагами в чреве картона. С обувью лучше не расставаться. |
| Sighing again, he drops to his knees, the notebook clutched in both hands. He kneels for an instant, hearing the hurrying feet of those who pass behind him. Then he places the notebook on the ceramic tile of the station's floor and shoves it forward, beneath the corrugate flap, and follows it on his hands and knees. | Снова вздохнув, он падает на колени, сжимая ноутбук обеими руками. Замирает на миг, коленопреклоненный, слушая за спиной звуки идущих мимо торопливых шагов. Потом опускает ноутбук на керамическую плитку пола, толкает его вперед, под рифленый занавес, и на четвереньках движется за ним. |
| He desperately hopes that he has found the right carton. | Он отчаянно надеется, что попал в тот самый ящик. |
| He freezes there in unexpected light and heat. A single halogen fixture floods the tiny room with the frequency of desert sunlight. Unventilated, it heats the space like a reptile's cage. | Застывает на месте от неожиданного света и жары. Единственная галогенная лампа опаляет тесное помещение с частотой пустынного солнца. Лишенное вентиляции пространство нагрето, как вместительный террариум. |
| 'Come in, says the old man, in Japanese. 'Don't leave your ass hanging out that way. He is naked except for a sort of breechclout twisted from what may once have been a red T-shirt. He is seated, cross-legged, on a ragged, paint-flecked tatami mat. He holds a brightly colored toy figure in one hand, a slender brush in the other. Yamazaki sees that the thing is a model of some kind, a robot or military exoskeleton. It glitters in the sun-bright light, blue and red and silver. Small tools are spread on the tatami: a razor knife, a sprue cutter, curls of emery paper. | – Входи, — произносит старик по-японски, — и убери задницу из прохода. Он почти голый, если не считать подобия набедренной повязки, скрученной из останков того, что когда-то давно, возможно, было красной футболкой. Он сидит, скрестив ноги, на грубом, заляпанном краской татами. В одной руке — ярко раскрашенная игрушка, в другой — тонкая кисть. Ямадзаки видит, что игрушка представляет собой модель робота или воина в защитной броне. Поделка сверкает в солнечно-ярком свете, переливаясь синим, красным и серебряным. По татами разбросаны мелкие инструменты: бритва, резец, — наждачная стружка. |
| The old man is very thin, clean-shaven but in need of a haircut. Wisps of gray hair hang on either side of his face, and his mouth is set in what looks to be a permanent scowl of disapproval. He wears glasses with heavy black plastic frames and archaically thick lenses. The lenses catch the light. | Старик очень худ, свежевыбрит, но явно нуждается в стрижке. Космы седых волос свисают по обеим сторонам лица, рот застыл в вечно недовольном изгибе. На старике очки в тяжелой оправе из черного пластика с допотопными толстыми стеклами. В стеклах прыгают зайчики света. |
| Yamazaki creeps obediently into the carton, feeling the door flap drop shut behind him. On hands and knees, he resists the urge to try to bow. | Ямадзаки послушно вползает в картонный ящик, чувствуя, как сзади с хлопком опускается дверь. Стоя на четвереньках, он с трудом удерживается от попытки сделать поклон. |
| 'He's waiting, the old man says, his brush tip poised above the figure in his hand. 'In there. Moving only his head. | – Он ждет, — говорит старик, кончик кисти парит над фигуркой в руке. — Там, внутри. — Движение головы. |
| Yamazaki sees that the carton has been reinforced with mailing tubes, a system that echoes the traditional post-and-beam architecture of Japan, the tubes lashed together with lengths of salvaged poly-ribbon. There are too many objects here, in this tiny space. Towels and blankets and cooking pots on cardboard shelves. Books. A small television. | Ямадзаки видит, что картон был недавно укреплен трубами пневмопочты, система определенно заимствована у традиционной свайно-стропильной японской архитектуры, трубы стянуты мотками видавшей виды полимерной ленты. В этом маленьком пространстве слишком много предметов. Полотенца и одеяла, кастрюли на картонных полках. Книги. Маленький телевизор. |
| 'In there? Yamazaki indicates what he takes to be another door, like the entrance to a hutch, curtained with a soiled square of melon-yellow, foam-cored blanket, the sort of blanket one finds in a capsule hotel. But the brush tip dips to touch the model, and the old man is lost in the concentration this requires, so Yamazaki shuffles on hands and knees across the absurdly tiny space and draws the section of blanket aside. Darkness. | – Там внутри? — Ямадзаки указывает на то, что, по его предположению, является еще одной дверью и напоминает ход в кроличью нору, скрытый от посторонних глаз засаленным квадратом желтого, дынного оттенка одеяла на пенной основе, вроде тех, что попадаются в капсюль-отелях. |